Женя Маркер - Курсанты. Путь к звёздам
Рядом с курсантами отделения за столом сидели две женщины неопределенного возраста, которых за талии придерживали Муля и Барыга. Они радостно встретили Генку с Семеном возгласами: «Давайте к нам!», «Таран, сколько можно спать!». Тут же налили в стаканы вино – бокалы в те добрые времена отсутствовали за столиками практически в каждом заведении, кроме дорогих ресторанов. Усадили рядом, и повели жизнерадостную беседу о театре, музыке и изобразительном искусстве в незамысловатом курсантском ключе: «Шагала знаешь?», а в ответ: «Я сам в культпоходах шагал! Ха-ха-ха!»
Непритязательная атмосфера компании, где сидели эрудиты и откровенные профаны, дальше плаца не видевшие горизонта в своем развитии, казалась безмятежной тихой гаванью в ауре выпитого: нет командиров и начальников, никто у тебя не спрашивает уставы, не ставит в наряды, не грозит отчислить в солдаты.
Где-то далеко в партере остались сидеть ничего не подозревающий Малешкин с парочкой взводных театралов, а остальные конкретно перефразировали известную фразу «Театр начинается с буфета», совсем забыв про вешалку…
В тот раз легкое амбре от выпитого вина Таранов скрыл зубчиком чеснока. Вернулся со всеми культпоходчиками в казарму и доложил о прибытии дежурному офицеру. Каково же было его удивление, когда комбат, после доклада «Курсант Таранов из культпохода прибыл! Замечаний не имел!», вернул его через полминуты. Друзья еще долго потешались, когда узнали причину возвращения. Таранов так обрадовался, что незамеченным осталось употребление в театре спиртного, что, покидая канцелярию батареи, подпрыгнул на месте от радости при повороте кругом.
Три наряд вне очереди были закономерным итогом театрального культпохода…
Глава VII. Ласточка: первая встреча
– Наряд вне очереди, как настоящая любовь, всегда встречается случайно! – любил повторять Марк. Его часто награждали взысканиями, но бескрайняя эрудиция, граничившая с энциклопедическими знаниями (без книги Дымский не мог прожить и дня) всегда спасала. К тому же он обладал замечательным качеством говорить убедительно. В тех случаях, когда он сомневался, или, что гораздо реже, не знал верного ответа, то давил словами так убежденно, наугад, что не поверить ему было невозможно. – Ты ее ждешь-ждешь, а она не приходит. Или совсем не ждешь, а она – как снег летом.
– Первая любовь самая настоящая, и ее должно быть много! – Генка посмеивался над философией чуть полноватого друга, а Таранов в этих вопросах соглашался. Девушка, к которой неровно дышал в школе Марк, была примерно его комплекции: толстенькая, кругленькая с задорными веснушками и неуемным желанием читать историческую литературу. Однажды этих двух пухлых «поросят» Таранов застал дома, где они лежали на диване с огромными надкусанными бутербродами и лимонадом. Одетые, под включенным торшером и с книжками в руках. На его удивленный вопрос «Что вы тут делаете?!» Они хором ответили: «Читаем!»
– Ты еще вспомни, что любовь – неизвестно что, которое приходит неизвестно откуда, и кончается неизвестно когда, – часто добавлял в этих словесных потасовках Таранов чей-то запомнившийся афоризм.
В культпоходах курсант всегда мог встретиться с девушкой и познакомиться, если будет время, если она ответит, если повезет и еще много всяких «если». Еще лучше было знакомиться с двумя девушками – проще в общении и тем, и другим.
Как правило, курсанты сами находили незамысловатый предлог для знакомства, просили адрес или номер телефона, рассказывали, где сами учатся, с надеждой, что девушки ответят. В курсантской среде существовали дежурные безотказные фразы, за которым гарантировано шло знакомство. «Девушка, не подскажете, который час?», «Как доехать к Эрмитажу?», «Угостите водой напиться, а то так есть хочется, что переночевать негде», как раз из того репертуара.
Знакомились курсанты часто. Было бы с кем. Желание поговорить, подержать за руку, подышать рядом неумолимо тянуло к противоположному полу. Некоторые «очаровашки», как называл их Таранов, оказывались в Горелово на КПП, и с ними можно было пообщаться в комнате для посетителей. О них много говорили, показывали друзьям, спрашивали совета: «Жениться или нет?» К тем девушкам, кто поделился адресом, курсанты приезжали в увольнение часто не одни, а с товарищем. Вдвоем было веселее и надежнее. В молодости не всегда, и не у всех, есть смелость в общении: стеснение и скованность – более частые спутники робких юношей. Таких, как Генка или Таранов, что за словом в карман не лезут, было не очень много. Да и эти словоохотливые парни иногда робели в компании откровенно симпатичных им девушек, не зная, как дальше должны разворачиваться события, граничащие с неуставными отношениями.
У Марка с Семеном за годы службы в училище сложилась своя тактика поведения при встречах с девушками на незнакомой территории. Таранов развлекает хозяек анекдотами, травит байки и веселые истории в одной из комнат, а Дымский суетится на кухне «по хозяйству», – как он говорит. Принесут, к примеру, курсанты банку сгущенки и банку тушенки от «щедрого курсантского сердца», Марк вытащит из холодильника все съестное, что родители девушек припасли на неделю, наготовит, что сможет, и зовет всех на кухню: «Кушайте, дорогие!» Пока удивленные хозяйки пробуют на вкус стряпню, курсанты наедаются от пуза домашней еды, уничтожая продовольственные запасы. Потом звучит непринужденное: «А что, гости, не надоели ли вам хозяева»? И Таранов поднимается из-за стола, раскланивается, а, прощаясь, оба произносят традиционное: «Спасибо! Все было очень вкусно».
Такие посиделки они устраивали регулярно с новыми случайными знакомыми, с одноклассницами, что учились в соседних институтах, с теми, кого просили проведать земляки или сослуживцы…
Тот весенний культпоход на первом курсе, стал самым необычным потому, что Таранов впервые увидел ласточку в редкий солнечный питерский день. Эту встречу он помнил все курсантские годы, а в зрелости улыбался нечаянному случаю, и рассказывал свою амурную историю многочисленным друзьям.
В культпоход по Некрополю Александро-Невской лавры отправились всем отделением. Старшим назначили замкомвзвода, который без построения не представлял себе военной службы. Наверное, ему было так проще управлять подчиненными, когда «они не люди, а строй». Этот «Наполеончик в фуражке», что равнял в первом семестре Семена, строил всех по делу и без надобности. Мемориальное кладбище, с царственной тишиной памятников и покоем надгробных плит никак не вязалось с его хриплыми криками «Становись! Равняйсь! Смирно!» Поняв это, сержант примолк, и вместе с остальными окунулся в прошлое фамилий, имен, событий.
Этот сержант занимал должность заместителя командира взвода – «замка», как говорили курсанты. Самокритичностью он не страдал, и его иной раз лечили. Например, Муха, когда отлежал в госпитале, и уволился по состоянию здоровья из вооруженных сил, приехал в Горелово прощаться. Он дождался своих курсантов на мостике у станции по дорожке к училищу, пожал каждому руку, кого-то крепко обнял, нежно поцеловал, от других выслушал напутственные слова. Последним шел «замок» с гадливо-заискивающей, виноватой улыбкой. По крайней мере, все эти чувства попеременно отражались на его лице.
– Я все понимаю, – сказал Муха замкомвзводу, и не сильно, но точно ударил его в ухо, как будто жалея белоснежную улыбку однокашника, по чьей вине он попал в психиатрическую клинику.
«Замок» упал, быстро поднялся и стал оправдываться, что не по его вине все случилось, а по приказанию офицеров батареи, которым насолил бывший каптерщик своей строптивостью.
– Я все понимаю, – сказал Муха с усилившимся от волнения белорусским акцентом, и хлестко приложился еще раз.
Курсанты оглянулись на шлепок и остановились. Они молча смотрели на экзекуцию, где еще раз три вставал «замок», а Муха его бил. Суровое, но справедливое наказание, выполненное бывшим младшим сержантом, почему-то осталось в памяти Таранова и Дымского, как прогон розгами сквозь строй солдат полтора века назад.
Этот случай уважения к «замку» не прибавил и не убавил. Ко второму семестру все уже знали, что и от кого можно ожидать, кто друг, а кто – лишь сосед по кубрику, на кого можно положиться, а от кого стоит держаться подальше. Курсанты росли, взрослели, мужали, становились мужчинами…
Через пару часов отделение без лишних команд, самостоятельно вышло за ограду, и перекуривало с ироничными улыбками и обязательными шутками про мертвецов, скелеты, кровь, страхи. «Замок» тут же организовал построение, перекличку, и быстро отправил строй подальше от вечной тишины могил, крестов и семейных склепов.
